Единственное, что этого монаха ставило в тупик – это глаза. Забодай его комар, если он понимает, как можно так притворяться. В детстве это было для него огромной проблемой. Разумеется, наш герой никогда не врал: это считалось унизительным, недостойным. А вот самую чуточку притвориться, поиграть…почему бы и нет? В таких случаях надо было избегать посторонних взглядов, чтобы не испортить игры. Но у этого подроска-алхимички подобных трудностей не возникало. Она смотрела честными глазами пятнадцатилетней пай-девочки и задавала невинные вопросы так, словно во всем этом не было ни грамма фальши. - Я хорошо себя вела, - тянуло это чудо, покачиваясь на носках. – Можно взять конфет из шкафа? - Прекрати кривляться, - седой монах старался придать голосу строгое звучание, но идиотизм ситуации здорово мешал. Что самое досадное, из-за этого он никак не мог прицелиться молотком по гвоздю. - Чего? – умильно удивилась химик , склонив голову набок. – Нельзя? А давай я тебе помогу полочку прибить? - Иди в свою комна…Бл*дь! – молоток таки шарахнул по пальцу. В гораздо большей степени это было обидно, нежели болезненно. Алхимичка-подросток похлопала глазами: - Эмм ...Извините… - Что? - А что такое «бл*дь»? – еще один невинный взгляд, способный тронуть сердце маньяка-убийцы. Монах тронут не был: во-первых, он считал, что монахи, пусть и азурщики, не должны прибивать полочки в замке только потому, что жене показалось, что «эта стена какая-то лысая», а во-вторых, он знал эту недоросль. - Судя по тому, - сказал он, примеривая полку на вбитые гвозди, - что не далее как вчера ты на просьбу нашей Зам помыть посуду ответила «в х*й она мне не уперлась», а по поводу уборки в комнате – «е**сь оно бафомётами», ты и сама догадаешься, что это такое. Химичка умолкла на некоторое время –монах как раз успел разобраться с полкой и убрать молоток в кладовку. Он было понадеялся, что поставил ребенка на место, но уже в коридоре его догнал вопрос: - Так я возьму конфеты? Спастись можно было, лишь закрывшись в комнате, как он и поступил. Подраставшая алхимичка некоторое время скреблась под дверью, а потом ушла – не иначе, доставать согильдийцев. Монах поймал себя на том, что бестолково улыбается, глядя в потолок. Он не собирался предаваться сопливым воспоминаниям и уж тем более делиться ими с кем-то еще, но временами химичка слишком уж напоминала его жену юные годы. И то что они с женой всё-таки усыновили эту алхимичку, бывшую тогда ещё совсем новичком - был большой казус в гильдии.Но все привыкли к ней.И даже начали признавать что химичка пошла вся в маму,которая вечно в разъездах и занята. Смех и грех… Да, хорошие были дельце…и вот теперь в роли жертвы чужого обаяния выступает он сам. Раз в пару дней на подраставшую химичку накатывало желание поиграть в эти игры, и жить с ней становилось практически невозможно. Либо позволять паршивке сесть себе на шею, либо терпеть и игнорировать. Терпеть было гораздо труднее. Монах ей откровенно любовался. «Смышленая, вся в меня…» Если закрыть глаза на факт, что пойти в него – самый естественный для неё путь развития. Хотя, нет. Не обязательно. Куча нелепых капризов, начиная от «хочу полосатые носки с пальцами» и кончая «повесь сюда полку, а то стена какая-то лысая», а если их не пожелали удовлетворить – глухая обида как минимум на неделю. Такое поведение можно было бы назвать бабским, если бы не дикое несоответствие. Химичка порой была жеманным и утонченным человеком, но никаких лишних ассоциаций это не вызывало. Вся в приёмную мать. «Не был я таким», - ворчал себе под нос монах, наблюдая в очередной раз подобное безобразие. «С другой стороны», - размышлял он, разбирая постель, - «странно было бы ожидать от неё чего-то иного…» Кто-то настойчиво скребся в дверь. Монах покосился на часы. Полтретьего. - Заходи, - разрешил он. В комнату змейкой проскользнула химичка в трогательной – опять за старое! – пижаме в цветной горошек. Она шмыгнула носом и сказала: - Папа, я боюсь одна спать. Можно я тут лягу? - Плюшевого мишку забыла, - подсказал Монах. - А? – не поняла химичка. - Плюшевый мишка. Если бы ты держала его в руках, было бы убедительнее. Судя по задумчивому взгляду, идея химичке понравилась. Но из образа выходить она не собиралася: - Так можно?.. - Забирайся, - вздохнул монах, двигаясь к краю кровати. Издав не поддающийся описанию восторженный звук, химичка немедленно запрыгнула на постель и, работая локтями и коленками, зарылась в одеяло. - Сп’ночи, - пожелала она, тычась носом ему между лопаток. - Спи давай, - отозвался монах. Некоторое время царила тишина. Пока успевший задремать монах не почувствовал, что его плечо осторожно гладят тонкие пальцы. И опять-таки… Монах собрался уж было повернуться, когда в его плечо неожиданно сильно уперлась ладонь. Надавила, словно намекая, что лучше бы ему лечь на спину и не рыпаться. Хм. Интересно. - папа, - зашептала ему в ухо алхимик, обжигая дыханием и уже не пытаясь придать голосу детское звучание, - я себя целый день хорошо вела. И я хочу за это конфетку.
«Паршивка», - думал монах, пока нетерпеливый ребенок путался в снимаемой пижаме, - «Вылитая я в детстве!»
|